[xxMOExx]

Их было четверо, они были инвалидами – все без исключения. Наверное, их можно было назвать чудовищами или монстрами, но она не любила эти слова – слишком грубые, неподходящие. Гораздо точнее звучало слово «инвалид» или неполноценный человек.
Неполноценный – не полный, не целый человек. В их маленьком мире, спрятанном за высокими горами и смертельной пустыней, эти слова не были обидными.
Первый был лишен мозгов. Полный мальчик с набитым сладостями животом, красным из-за частых воспалений лицом и светлыми, выгоревшими на солнце волосами цвета соломы. Он ходил в дырявой шляпе, постоянно испачканном джинсовом комбинезоне и босиком. Из-за этого он часто ранил ноги осколками стекла и гвоздями, но был слишком глуп, чтобы надевать обувь. В одежде он попросту спал и мылся, иначе забывал бы и о ней.
Элли познакомилась с ним, когда он схватил ее за косичку и протащил по земле, чтобы снять с нее бант и забрать себе. Их с трудом растащили, но, глядя на хныкающего мальчика, Элли подарила ему блеклую ленту, распустив волосы.
«Я буду звать тебя Страшила».
Второй был лишен сердца. Высокий и костлявый, он постоянно хмурился, почти ничего не ел и стоял возле стены или в углу, сидел на подоконнике и не подходил к другим. На его вытянутом лице выделялся огромный крючковатый нос – он был настолько нелеп, что казался ненастоящим, приклеенным. Одетый во все черное, он мог оставаться незамеченным ночью и часто уходил гулять по пустым коридорам.
Элли познакомилась с ним, когда он толкнул ее с лестницы, а затем несколько раз ткнул пальцем в открытый перелом, решив вытащить торчащую кость.
– Не кричи, ты слишком шумная, – только и сказал он, глядя, как вокруг бледной Элли суетится медсестра. Подняв с земли осколок кости, Элли протянула ее мальчику.
«Я буду звать тебя Железный Дровосек».
Третий был лишен смелости. Высокий, толстый и неуклюжий, он громко топал при ходьбе, часто падал и заливался слезами, подтеки которых шрамами украшали огромные щеки. Мальчик боялся всего на свете: солнца, дождя, дня, ночи, других людей, птиц, воды и еды. Любое событие могло стать причиной слез и оглушающего воя, рвущегося изнутри его тела. Его одежда постоянно была испачкана, а в круглых глазах стояли слезы.
Элли познакомилась с ним, когда он вцепился ей в горло в отчаянной попутке убить страх. Обкусанные при панических атаках когти скребли по ее горлу, перекрывая дыхание, из приоткрытого рта стекала слюна, а глаза были зажмурены. Элли потеряла сознание, а когда открыла глаза, увидела сидящего рядом мальчика, по пухлым щекам которого градом текли слезы.
«Я буду звать тебя Трусливый Лев».
Их стало четверо, все – инвалиды, но каждый по-своему. Кому-то не хватало мозгов, кому-то – сердца, третьему – храбрости. Они жили неполноценными людьми: будто при сборке в них забыли вложить маленькие, но очень важные детальки. Элли пыталась помочь: рассказывала смешные истории, выводила гулять по едва видной тропинке, посыпанной осколками кирпича, познакомила их со своим песиком Тотошкой. И однажды пригласила мальчиков на поздний, очень поздний ужин.
На деревянном ящике стояли три детских блюдца с отбитыми краями. На одном лежали мозги, на другом – сердце, на третьем – нечто липкое, покрытое кровавой пленкой. Будто руководимые опытным дирижером, каждый подошел к своему блюдцу и съел угощение: Страшила – жадно, с интересом, Железный Дровосек – безразлично, чуть скривившись, Трусливый Лев – сдерживая слезы и рвотные позывы.
Глядя на трупы трех мальчиков с окровавленными пальцами, врач повернулся к Элли. Одна ее косичка была распущена, на шее виднелись следы ногтей. Девочка неловко держала неправильно сросшуюся руку, прижимая к груди плюшевую собаку.
– Они были инвалидами, были лишены кусочков. Теперь они целые люди, – произнесла Элли, широко открыв глаза. Она сидела на подоконнике возле открытого из-за жары окна, медленно стуча каблуками старательно начищенных туфелек. Раз, два…
– Чего лишена ты, Элли? – спросил ее врач.
– Я лишена детства, добрый волшебник Гудвин, – улыбнулась Элли, стукнув каблуками третий раз. А затем отклонилась назад, полетев вниз.