автор неизвестен.
У Кая были ледяные игрушки, и он очень любил кокс. Кокс уводил его в пушистые грезы, и его тонкие запястья даже не казались такими хрупкими. Все менялось с единственной короткой затяжкой сквозь разноцветную трубочку.
Герда любила бренди и виски с колой, порой догонялась вермутом и прочно сидела на гере.
Ее невероятные глаза были похожи на свернутые вдвое картонные письма.
Иногда она выдыхала кусочки души и болела туберкулезом в последней стадии. Ее легкие были полны сладких конфети и вредных бацил, которые медленно поедали ее душу.
Под тональной основой она прятала свою нежную кожу. Кожа лопалась и расходилась под нажатием пальцев, оголяя голые кости, почти невесомые, пористые, как у птиц.
Герде было всего 14. Плечи на разном уровне – склеоз хронический для ее мечты танцевать в балете.
Кай не то, чтобы был неблагополучным, просто мечтателем. Он жил в сизом дыму и не закрывал окна. Часто смотрел странные фильмы и до сих пор любил Чаплина. Наверное, даже был немного социоопасным и болел юношеским максимализмом и астмой.
У них на двоих было 80 кг веса. На нее приходилось всего 35.
Оба высокие и такие тонкие, что были похожи на бельевые веревки.
В свежих простынях прятались чьи-то поцелуи.
Они встречались губами редко, еще реже, чем запястьями.
Он больше любил целовать ее в середину ладошки и каждый из пяти пальчиков.
Задирать маечки,
Очень влажные, мягкие.
У нее были маленькие грудки и твердые бедра,
У него – сентиментальные русые кудри и брось, пробитая насквозь.
Иногда они пили горячий шоколад, соскребая с провалов каманов мелочь, и красили ногти черным, красным.
Однажды она одела свадебное платье. Оно казалось на ней уродливым и дымчатым, из какого-то аэрозолевого волокна, синтетической ткани.
На ее провалившихся щеках давно не было румянца, и он все равно натянул на тонкий с широким суставом палец разноцветные резиночки их вечности.
А потом снова по мостовым, эфемерными ножками. Прыгать по лужам с дистиллированной водой и думать, что все еще живы.
Кай и Герда давно были мертвы, но все равно улыбались искренне и невероятно шустро проскальзывали среди масляных фигурок.
Кусали друг друга за плечи в узких переулках,
А порой раздирали вкровь запястья, лишь бы научиться дышать правильно. Остановка сердца казалась им страстью, клинической смертью обволакивала их холодные ночи.
Они не спали друг с другом, они трахались,
Грязно и паршиво, как не принято писать в сопливых французских романах. Но он действительно жил и дышал ею, порой даже сливался, забывая, что такое реальность.
Когда она уходила, в его груди появлялась дыра, ничем не залатанная,
Она заполняла его пустоту своим странным образом.
Пусть маленьким, свернувшимся калачиком, она была почти реальной.
Они умерли, конечно, вместе.
«У лебедей такой закон. Умирает любимый – умирает и он».
А у них почти пробивались сквозь спинной мозг крылышки, хрупкие и слабые, но все же мягкие, из нежно-присыпанного остатками перьев хлопка.
У нее была красная помада и ресницы до неба,
А у него в кармане только сигареты и остатки жвачки. В пакетике ганж, но это неважно.
И джинсы у них были на самом немогу. Как в первый раз они стягивали друг с друга грубую ткань, тесную и совершенно не для них, и смеялись, очень вульгарно и громко, а в душе у них – маленькие коконы, пробивались внутрь мотыльками небожителями.
Их тела – раскаленные китайские палочки. Хрупко рвутся последние струны и пахну, как травянистые и горькие, немного эфиром и чуть-чуть чувствами.
Кай и Герда такие, какими бы вы их никогда не увидели.
Сдохли не красиво и даже не в наркопритоне или психбольнице.
Сдохли в маленькой квартирке среди бритвенных лезвий.
Они резали друг другу запястья, чтобы казаться чуть-чуть реальнее, и заполняли пустоту снотворным.
А самыми красивыми были их крылья и тонкие плечи.
Раны они расцарапывали снова, чтобы напоминать друг другу, что жизнь – это боль, которую надо нести достойно. А главное – они несли ее вдвоем и бились в унисон их маленькие душонки. И среди серых непонимающих они были самыми прозрачными и бледными. Часто блевали на пару в туалете, не выдерживали слабые желудочки и сердечные мышцы.
Легкие рвал бронхит, носоглотки наполнены сладким сиропом. Растягивали друг другу плеву до крови под ногтями, и очень любили кокс.
Ее вены сожгли мечты, полные прозрачных шприцев.
Его вены были полны ей и немного кофе с молоком.
А положить их рядом – не расцепить рук.
Так иногда бывает у лебедей.
У Кая были ледяные игрушки, и он очень любил кокс. Кокс уводил его в пушистые грезы, и его тонкие запястья даже не казались такими хрупкими. Все менялось с единственной короткой затяжкой сквозь разноцветную трубочку.
Герда любила бренди и виски с колой, порой догонялась вермутом и прочно сидела на гере.
Ее невероятные глаза были похожи на свернутые вдвое картонные письма.
Иногда она выдыхала кусочки души и болела туберкулезом в последней стадии. Ее легкие были полны сладких конфети и вредных бацил, которые медленно поедали ее душу.
Под тональной основой она прятала свою нежную кожу. Кожа лопалась и расходилась под нажатием пальцев, оголяя голые кости, почти невесомые, пористые, как у птиц.
Герде было всего 14. Плечи на разном уровне – склеоз хронический для ее мечты танцевать в балете.
Кай не то, чтобы был неблагополучным, просто мечтателем. Он жил в сизом дыму и не закрывал окна. Часто смотрел странные фильмы и до сих пор любил Чаплина. Наверное, даже был немного социоопасным и болел юношеским максимализмом и астмой.
У них на двоих было 80 кг веса. На нее приходилось всего 35.
Оба высокие и такие тонкие, что были похожи на бельевые веревки.
В свежих простынях прятались чьи-то поцелуи.
Они встречались губами редко, еще реже, чем запястьями.
Он больше любил целовать ее в середину ладошки и каждый из пяти пальчиков.
Задирать маечки,
Очень влажные, мягкие.
У нее были маленькие грудки и твердые бедра,
У него – сентиментальные русые кудри и брось, пробитая насквозь.
Иногда они пили горячий шоколад, соскребая с провалов каманов мелочь, и красили ногти черным, красным.
Однажды она одела свадебное платье. Оно казалось на ней уродливым и дымчатым, из какого-то аэрозолевого волокна, синтетической ткани.
На ее провалившихся щеках давно не было румянца, и он все равно натянул на тонкий с широким суставом палец разноцветные резиночки их вечности.
А потом снова по мостовым, эфемерными ножками. Прыгать по лужам с дистиллированной водой и думать, что все еще живы.
Кай и Герда давно были мертвы, но все равно улыбались искренне и невероятно шустро проскальзывали среди масляных фигурок.
Кусали друг друга за плечи в узких переулках,
А порой раздирали вкровь запястья, лишь бы научиться дышать правильно. Остановка сердца казалась им страстью, клинической смертью обволакивала их холодные ночи.
Они не спали друг с другом, они трахались,
Грязно и паршиво, как не принято писать в сопливых французских романах. Но он действительно жил и дышал ею, порой даже сливался, забывая, что такое реальность.
Когда она уходила, в его груди появлялась дыра, ничем не залатанная,
Она заполняла его пустоту своим странным образом.
Пусть маленьким, свернувшимся калачиком, она была почти реальной.
Они умерли, конечно, вместе.
«У лебедей такой закон. Умирает любимый – умирает и он».
А у них почти пробивались сквозь спинной мозг крылышки, хрупкие и слабые, но все же мягкие, из нежно-присыпанного остатками перьев хлопка.
У нее была красная помада и ресницы до неба,
А у него в кармане только сигареты и остатки жвачки. В пакетике ганж, но это неважно.
И джинсы у них были на самом немогу. Как в первый раз они стягивали друг с друга грубую ткань, тесную и совершенно не для них, и смеялись, очень вульгарно и громко, а в душе у них – маленькие коконы, пробивались внутрь мотыльками небожителями.
Их тела – раскаленные китайские палочки. Хрупко рвутся последние струны и пахну, как травянистые и горькие, немного эфиром и чуть-чуть чувствами.
Кай и Герда такие, какими бы вы их никогда не увидели.
Сдохли не красиво и даже не в наркопритоне или психбольнице.
Сдохли в маленькой квартирке среди бритвенных лезвий.
Они резали друг другу запястья, чтобы казаться чуть-чуть реальнее, и заполняли пустоту снотворным.
А самыми красивыми были их крылья и тонкие плечи.
Раны они расцарапывали снова, чтобы напоминать друг другу, что жизнь – это боль, которую надо нести достойно. А главное – они несли ее вдвоем и бились в унисон их маленькие душонки. И среди серых непонимающих они были самыми прозрачными и бледными. Часто блевали на пару в туалете, не выдерживали слабые желудочки и сердечные мышцы.
Легкие рвал бронхит, носоглотки наполнены сладким сиропом. Растягивали друг другу плеву до крови под ногтями, и очень любили кокс.
Ее вены сожгли мечты, полные прозрачных шприцев.
Его вены были полны ей и немного кофе с молоком.
А положить их рядом – не расцепить рук.
Так иногда бывает у лебедей.