И вновь про девочек

*несколько лет назад*
В последние дни Ада сильно волновалась. Как молодой специалист, еще даже не выпускник, она должна была продемонстрировать макет здания театра современного искусства и школы при нем городскому совету в рамках открытого конкурса. Ее направил на конкурс профессор архитектурного проектирования, которому она сдавала выпускной проект на прошлом курсе. Бойкий старичок возлагал на нее большие надежды, практически поручился головой, так что подвести его Ада не могла.
Макет был готов еще неделю назад, презентацию она выучила наизусть, расчеты перепроверяла каждый день – но чем ближе подходил срок, тем больше она нервничала, несмотря на поддержку окружающих. Она почти перестала спать, расчесывала руки едва ли не до крови и выпила все запасы кофе у друзей.
Полулежа на кушетке, Аманда уже несколько минут наблюдала за мечущейся Адой. Художественный альбом, посвященный балету (подарок очередного поклонника или поклонницы), лежал перед ней раскрытый, но нетронутый – Аманда и не собиралась делать вид, что ее волнуют сотни раз виденные картины и фотографии застывшей грации.
Холодные, чуть прищуренные глаза внимательно провожали Аду – растрепанную, с темными кругами под блестящими глазами, резко похудевшую от недостатка сна. Та широкими шагами мерила то гостиную, то всю квартиру, временами успокаивалась и опускалась на край кресла, но тут же вновь вскакивала, грызя ноготь. Казалось еще немного – и она попросту истерично захохочет или упадет от усталости.
– Перестань бегать, пожалуйста, – негромко произнесла Аманда, переворачивая страницу.
– Извини, – Ада вышла на кухню и продолжила ходить там.
Аманда вздохнула.
– Я все еще слышу твои шаги.
– Я не могу, не могу успокоиться, – вернувшись, Ада упала в ногах любовницы. Та отодвинулась и выпрямилась. – Это ужасно, меня начинает колотить, как представлю, что завтра придется выступать перед десятком самых важных людей города. Профессор сказал, что даже мэр приедет и еще кто-то важный.
Аманда пожала плечами. На ее выступления приходили такие люди, что какой-то мэр Лондона не казался чем-то особенным.
Заметив пренебрежительный жест, Ада вскочила, схватила со столика сигареты и выбежала в коридор.
Когда она вернулась, на кушетке лежал уже закрытый альбом. Аманда сидела спиной к двери перед небольшим кабинетным роялем и играла. Тонкие пальцы медленно, лениво скользили по воздуху, с силой надавливая на выбранные кнопки, спина была идеально прямой, голова едва наклонена – будто вынуждено, смиряясь с тем, что музыка требует поклонения.
Мелодия текла неравномерно. Она искрилась, рвалась, прыгала, бабочкой поднималась вверх – и тяжелыми каплями срывалась вниз, взрываясь осколками. Казалось, что музыка строит из нот непрочную, падающую лестницу, по которой зовет с собой ввысь – но ступени рушатся под ногами, и мелодия вновь и вновь возводит новые.
Аманда играла крайне редко и в основном в одиночестве. Осторожно подойдя сзади, Ада наклонилась и невесомо, едва касаясь, накрыла пальцами узкие ладони. На белой, северной коже ее собственные загорелые пальцы казались грубыми и пыльными, но Аманда легко улыбнулась.
Губы Ады коснулись виска женщины, спустились по шее вниз с обнаженному плечу. Руки вытащили шпильки и зарылись в упавшие серебристые пряди – тяжелые, блестящие, пахнущие «J’adore» («Я обожаю») Диора. Ада сама подарила эти духи Аманде – как признание, крик, капитуляцию. И Аманда всегда пользовалась ими дома, когда ждала девушку.
Музыка замерла на мгновение и прошептала последние ноты – будто тихое, робкое признание умирающего. Аманда повернулась с закрытыми глазами и сжала руки Ады.
– Успокоилась?
– Да. Что ты играла?
– Liberte (Свобода).
Сев рядом, Ада коснулась пальцами клавиш и внезапно поняла, что больше не волнуется. Уже завтра к обеду она будет свободна при любом результате, нужно лишь немного подождать.
– Чему ты улыбаешься? – подозрительно спросила та, обнимая девушку за талию.
– Ради меня Снежная королева села за рояль, это великая честь, – шутливо отозвалась Ада, но Аманда оставалась серьезной.
Немного помедлив, она встала, подошла к окну и что-то вытащила из шкатулки. Подойдя к девушке, она протянула ей небольшую брошку – небольшой хрустальный букет цветов.
– Ее подарила мне матушка перед первым серьезным концертом – на счастье. Пусть и тебе завтра поможет.

Презентация прошла довольно удачно: макет Ады приняли, но решили немного изменить, используя удачные решения соперников. Впрочем, девушку это не расстроило: опуская глаза, она постоянно видела блеск хрустального букета на лацкане пиджака и улыбалась.

@музыка: Unis Abdullaev Liberte (Single soft piano)

@темы: 2

---

Кое-что о кое-ком...

Мальчик-девочка, девочка-мальчик...
"Я могу танцевать любую партию - Жизель и графа Альберта, Ромео и Джульетты, Одетты и принца Зигфрида - я полностью свободна от стереотипов."
"Я несчастна. Я ненавижу себя в любом поле - ненавижу слишком мужественную девушку, ненавижу слишком женственного парня. Я хочу умереть."
"Так легко, когда можно выбрать свой пол - сегодня "он", завтра "она". Немного макияжа и утяжка, капля духов нужной половинки, джинсы или юбка - и я та, какой хочу быть."
"Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу. Оно смотрит на меня, оценивает, смеётся, крутит пальцем у виска, не понимает - не пытается! Общество давит на меня, родители стесняются, друзья осуждают - ненавижу! Вы же сами родили меня, почему теперь отвергаете?! Чем я плоха для вас? Тем, что не вписываются в устаревшие рамки?! Ненавижу!"
"Быть балериной - это порхать по сцене, едва касаясь ее, говорить с сомкнутыми губами, любить без физического контакта - и страдать красиво, вызывая слезы зрителей."
"Быть балериной - всегда молчать о том, что тебе больно, трудно, страшно. И я молчу..."

---

Подруге нужен сосед в квартиру!

В уютной 3-комнатной квартирке одна комната ищет хозяина.
Где: метро Рижская, буквально 5-7 минуть ходьбы неспешным шагом.
Что: комната 11 метров (вроде правильно намерили).
Из мебели: диван, стул, угловой стеллаж, рейлинг и вешалки на двери (см фото).
Че по чем: 16 тысяч + коммуналка и доп. радости жизни. В среднем выходит 17 с копейками тысяч.
С кем: к квартире прилагается 2 тихих соседа-интроверта, прячущихся целыми днями по своим норкам и крепостям одиночества.
Доп. радости жизни: хозяйка приезжает раз в месяц, забирает деньги и больше не беспокоит. Можно приглашать гостей. Можно курить.

Рассмотрим всех гиканутых/фандомных/ролевых и прочих кандидатов, лояльно отнгосящихся к ЛГБТ-сообществам.
К сожалению, хозяйка квартиры в виде жильцов рассматривает только девушек без домашних животных.
По всем вопросам писать ей ==>>> vk.com/tsune_tsune

см. фото

---

еще одна зарисовка про женщин, которых пока нет

Когда Ада прилетает в Нью-Йорк, первым делом она отправляет фотографию аэропорта и неба Аманде. Та отвечает сразу же, буквально через секунду, вне зависимости от времени суток. Ответ обычно короткий «Ок» или «Хорошо», но Ада всегда улыбается – она отлично понимает, что Аманда не заснет, пока не получит фото, даже если на часах почти четыре утра, а через пару часов ей уже нужно вставать.
После этого Ада идет пить кофе – прямо в аэропорту, с чемоданом, наскоро причесанная и зевающая. Она всегда выбирает одну кофейню, определенный кофе – большой капучино с каплей кленового сиропа и щепочкой корицы – и столик, стоящий в углу. Ада не торопится, даже если через несколько часов ей нужно быть на важной встрече в полной боевой готовности. Глядя на проходящих людей – спешащих и неторопливо-важных, с чемоданами или крохотной сумкой, с детьми, любимыми или одинокими – она будто растворяется.
Любой аэропорт – это тысячи ежедневных крохотных историй о любви и расставании. Ада любит наблюдать за этим водоворотом и жалеет, что не стала фотографом: тогда бы у нее была бы огромная коллекция обнаженных чувств и эмоций незнакомых людей, которых она в жизни больше не встретит.
Затем она едет проверят, на месте ли Центральный парк Нью-Йорка. Ада всегда просит таксиста проехать мимо него, хоть несколько метров, на несколько мгновений вынырнув из боковых улочек. Ей неважно, если ли там пробки и сколько времени придется проторчать на одном месте, не волнует набегающий ценник и недовольство таксиста – Ада должна увидеть чертов парк, хотя бы его кусочек, убедиться, что он никуда не делся.
Следующим пунктом обязательного плана идет посещение Уильямсберга. Ее интересует дом на пересечении Хупер-стрит и Марси-авеню, прямо напротив католической церкви. Зайдя в продуктовый магазин на первом этаже этого дома, Ада всегда видит там Абрама – очень дальнего родственника своей бабушки по материнской линии. Когда та уехала с любимым в Великобританию, Абрам единственный из всей семьи не проклял ее и поддерживал связь – писал несколько раз в год, поздравляя с еврейскими праздниками.
Когда Ада несколько лет назад впервые поехала в Нью-Йорк, бабушка попросила ее передать Абраму небольшой сувенир из Израиля. Когда девушка вошла в магазинчик – в коротких шортах, с распущенными волосами и яркими браслетами на руках – Абрам едва не выгнал ее. С тех пор Ада старается соблюдать местный дресс-код: тщательно убирает волосы под косынку, надевает закрытое черное платье и смывает косметику. Однако Абрам, улыбаясь, все равно указывает на ее маникюр и ворчливо сообщает, что в таком «потаскушечьем» виде не пустил бы свою дочь из дому. Время идет, у дочери Абрама подросли свои дети, но старик все еще не пустил бы ее из дому. Ада всегда рада слышать это ворчание: Абрам нравится ей, и она не хочет думать, что однажды не застанет его на привычном месте.
Абраму почти семьдесят лет, а то и больше. Он полностью седой, с длинной бородой, прозрачными голубыми глазами и быстрыми движениями. Однако при Аде он не спешит: неторопливо дает наставления помощнику, медленно отворяет дверцу, ведущую из кассовой зоны, поправляет по дороге продукты, иногда даже подметает пол, будто нарочно заставляя Аду ждать.
Но уже на улице Абрам, улыбаясь, протягивает девушке руку и ведет в очередной ресторан экзотической кухни: вьетнамской, перуанской, португальской, французской, китайской или любой другой. Абрам придирчиво изучает меню и терроризирует официантов расспросами об ингредиентах, выбирая самой кошерное. Ада же всегда заказывает фирменное, чем вызывает сильное удивление персонала: во-первых, женщина выбрала сама, во-вторых, взяла совершенно некошерное.
Ада и Абрам могут говорить обо всем: она рассказывает о работе и проектах, о проблемах с Амандой и Анастейшей, он слушает и дает советы. Несмотря на вероисповедание, Адам совершенно иначе смотрит на жизнь и не против образа жизни родственницы. Он даже намекнул, что не обязывает ее одеваться как ортодоксальная еврейка, но Аде нравится на пару часов окунуться в культуру, которая могла бы стать ее, если бы когда-то бабушка выбрала долг, а не любовь.
Только после обеда, вернувшись в гостиницу и выйдя из душа, Ада отправляет фото аэропорта Анастейше. В зависимости от ее настроения, в ответ прилетает либо радостное сообщение, наполненное вопросами и смайликами, либо фото «фака» на фоне смятой постели, учебной библиотеки, душевой кабинки. В зависимости от реакции Ада отправляет либо адрес, либо откладывает телефон, ничего не ответив. Через несколько часов Анастейша напишет ей сама, а вечером или ночью в отместку Ада поставит на ее шее несколько заметных засосов, за что утром получит подушкой по спине. Ну а после можно и выложить на стол привезенные сувениры: английский чай и джем. Иногда продукты дополняются милыми мишками или подобными безделушками, которые так любит Анастейша и ненавидит Аманда.
Утром, выпроводив Анастейшу и позвонив Аманде, Ада наконец-то может приступить к работе. А ее работодатель еще удивляется, почему она всегда улетает на день раньше – пусть бы сам попробовал проделать все по списку меньше, чем за день!

@темы: 2

---

Надеюсь, у меня появятся и куклы под это извращение, и сами идеи не успеют сгнить
хоть никто и не читает, на всякий случай: женская любовь низкого рейтинга.

Ада нарочито медленно промокает губы салфеткой и берет изящное фарфоровое блюдце с чашкой чая. Ей и не нужно смотреть на свою спутницу, чтобы увидеть ее – она отлично помнит каждую черточку на лице. Сидящая перед ней Аманда – Снежная королева, лучший хореограф лондонского Королевского балета, к которому мечтают попасть практически все балерины – молча перемешивает свой чай – без сахара, с едва заметной каплей молока – и внимательно смотрит в глаза гостье. Она ждет.
- Не сверли меня взглядом, пожалуйста, - улыбается та. Прозрачно-серые глаза Аманды – отражение пасмурного лондонского неба в лужах с темными камнями - суживаются будто от улыбки, но тонкие губы даже не дрогнули.
- Если ты пришла помолчать, то могла позвонить. Я могла послушать тишину и в балетном классе.
Узкие вытянутые ладони – под нежной кожей отчетливо проступают твердые кости и голубые ручьи вен, пальцы заканчиваются привычными короткими ногтями – осторожно держат блюдце, прямая спина больше походит на каменную спинку трона. Но Ада прекрасно знает, какой невероятно чувственной и слабой может быть Аманда. Ее Эми.
Аманда ставит блюдце на стол и послушно складывает руки на коленях. В первые месяцы их знакомства Ада решила бы, что женщина передразнивает ее – сейчас она уверена, что Аманда смущена. Несмотря на расставание, они продолжили дружить: Аманда продолжила приглашать подругу на встречи и знакомила с выгодными потенциальными заказчиками,

Ада не упоминала при ней об Анастейше и случайных приключениях. Иногда они вместе выходили в свет – выставки, аукционы, театр и прочие мероприятия, интерес к которым просыпается только в зрелом возрасте. Аманда обожала производить впечатление, а появление сразу двух блистательных девушек – это двойной удар.
Мозг тут же подкидывает Аде воспоминание.
Королевский театр балета, блистательное выступление какой-то именитой балерины, приехавшей в Лондон буквально на несколько выступлений – но она не могла отвести взгляда от Аманды. Изумрудное платье в пол, обнажающее изгиб спины, мех серебристой лисы, едва прикрывающий плечи, забранные в высокую прическу серебристые волосы, тонкий каблук как идеальное продолжение длинных ног, бриллиантовый ошейник на шее и такие же браслеты-кандалы на запястьях.
В тот вечер Ада впервые настояла, чтобы они поехали домой сразу.
- Ты в своем уме? – нахмурилась Аманда. – Срываться с места, едва опустился занавес, не поздоровавшись с гостями. Я даже не успела подойти к…
- Мне плевать, к кому ты не успела подойти, - наклонилась к уху женщины Ада. – Либо мы едем домой, либо я сорву с тебя это проклятое платье прямо тут, и поздороваться ты уже ни с кем не сможешь.
В тот вечер Аманда в первый и последний раз послушалась без возражений. Но уже утром, со сверкающими глазами, растрепанная, со следами чужих губ на груди, она вновь высказала Аде, насколько их поведение неприемлемо, и что такое больше не повторится.
Ада осторожно накрывает ладонь Аманды и, подождав пару секунд, сжимает ее. Та не двигается, ожидая. Аманда терпелива и обожает пытку ожиданием.
- Мне не хватает тебя.
- Неужели Анастейша так быстро наскучила тебе? – губы изгибаются в презрительной усмешке, но глаза остаются настороженными. Аманда не шутит.
- Нет, она… все еще милая и забавная, - старается подобрать слова Ада. Не то чтобы это трудно, Аманда всегда понимала ее, но сейчас важно сказать именно так, как та хочет услышать. – Но она ребенок со своими комплексами, предрассудками и мнением окружающих.
Аманда ждет, и Ада понимает, что чувствуют саперы на минном поле – да или нет?
- Королева не отпускает меня до конца.
Внезапно Аманда улыбается и отодвигается, расстегивая верхние пуговицы блузки. Отогнув края ткани, она показывает золотой кулон, утопающий в ложбинке груди – балерина, поднявшая ногу в арабеске на сто двадцать градусов. Самая любимая, выученная до мельчайших деталей поза Снежной королевы.
Ада невесомо проводит пальцем по цепочке вниз и поднимает глаза. Аманда согласно кивает, наклоняясь к девушке.
- Но это не означает, что я брошу Анастейшу, - торопливо шепчет та. Никакой недосказанности – они пообещали это друг другу.
- Знаю. Можешь считать это подарком на Рождество, - едва успевает ответить Аманда – Ада легко кусает ее за резко очерченную ключицу.
- От Санты Клауса?
- От Снежной королевы. И она может передумать.

@темы: 2

---

Их было четверо, они были инвалидами – все без исключения. Наверное, их можно было назвать чудовищами или монстрами, но она не любила эти слова – слишком грубые, неподходящие. Гораздо точнее звучало слово «инвалид» или неполноценный человек.
Неполноценный – не полный, не целый человек. В их маленьком мире, спрятанном за высокими горами и смертельной пустыней, эти слова не были обидными.
Первый был лишен мозгов. Полный мальчик с набитым сладостями животом, красным из-за частых воспалений лицом и светлыми, выгоревшими на солнце волосами цвета соломы. Он ходил в дырявой шляпе, постоянно испачканном джинсовом комбинезоне и босиком. Из-за этого он часто ранил ноги осколками стекла и гвоздями, но был слишком глуп, чтобы надевать обувь. В одежде он попросту спал и мылся, иначе забывал бы и о ней.
Элли познакомилась с ним, когда он схватил ее за косичку и протащил по земле, чтобы снять с нее бант и забрать себе. Их с трудом растащили, но, глядя на хныкающего мальчика, Элли подарила ему блеклую ленту, распустив волосы.
«Я буду звать тебя Страшила».
Второй был лишен сердца. Высокий и костлявый, он постоянно хмурился, почти ничего не ел и стоял возле стены или в углу, сидел на подоконнике и не подходил к другим. На его вытянутом лице выделялся огромный крючковатый нос – он был настолько нелеп, что казался ненастоящим, приклеенным. Одетый во все черное, он мог оставаться незамеченным ночью и часто уходил гулять по пустым коридорам.
Элли познакомилась с ним, когда он толкнул ее с лестницы, а затем несколько раз ткнул пальцем в открытый перелом, решив вытащить торчащую кость.
– Не кричи, ты слишком шумная, – только и сказал он, глядя, как вокруг бледной Элли суетится медсестра. Подняв с земли осколок кости, Элли протянула ее мальчику.
«Я буду звать тебя Железный Дровосек».
Третий был лишен смелости. Высокий, толстый и неуклюжий, он громко топал при ходьбе, часто падал и заливался слезами, подтеки которых шрамами украшали огромные щеки. Мальчик боялся всего на свете: солнца, дождя, дня, ночи, других людей, птиц, воды и еды. Любое событие могло стать причиной слез и оглушающего воя, рвущегося изнутри его тела. Его одежда постоянно была испачкана, а в круглых глазах стояли слезы.
Элли познакомилась с ним, когда он вцепился ей в горло в отчаянной попутке убить страх. Обкусанные при панических атаках когти скребли по ее горлу, перекрывая дыхание, из приоткрытого рта стекала слюна, а глаза были зажмурены. Элли потеряла сознание, а когда открыла глаза, увидела сидящего рядом мальчика, по пухлым щекам которого градом текли слезы.
«Я буду звать тебя Трусливый Лев».
Их стало четверо, все – инвалиды, но каждый по-своему. Кому-то не хватало мозгов, кому-то – сердца, третьему – храбрости. Они жили неполноценными людьми: будто при сборке в них забыли вложить маленькие, но очень важные детальки. Элли пыталась помочь: рассказывала смешные истории, выводила гулять по едва видной тропинке, посыпанной осколками кирпича, познакомила их со своим песиком Тотошкой. И однажды пригласила мальчиков на поздний, очень поздний ужин.
На деревянном ящике стояли три детских блюдца с отбитыми краями. На одном лежали мозги, на другом – сердце, на третьем – нечто липкое, покрытое кровавой пленкой. Будто руководимые опытным дирижером, каждый подошел к своему блюдцу и съел угощение: Страшила – жадно, с интересом, Железный Дровосек – безразлично, чуть скривившись, Трусливый Лев – сдерживая слезы и рвотные позывы.
Глядя на трупы трех мальчиков с окровавленными пальцами, врач повернулся к Элли. Одна ее косичка была распущена, на шее виднелись следы ногтей. Девочка неловко держала неправильно сросшуюся руку, прижимая к груди плюшевую собаку.
– Они были инвалидами, были лишены кусочков. Теперь они целые люди, – произнесла Элли, широко открыв глаза. Она сидела на подоконнике возле открытого из-за жары окна, медленно стуча каблуками старательно начищенных туфелек. Раз, два…
– Чего лишена ты, Элли? – спросил ее врач.
– Я лишена детства, добрый волшебник Гудвин, – улыбнулась Элли, стукнув каблуками третий раз. А затем отклонилась назад, полетев вниз.

---

Снежная Королева не видела снега давно – несколько недель, а то и месяцев. Из окна ее палаты видно только вызывающе-синее небо, золотистый от летнего солнца воздух и невытоптанная пациентами лужайки. Иногда на ней играют дети, и их белые одежды и ленивые, бессильные движения напоминают ей танец снежинок – медленный вальс, полный величия и тишины.
Снежная Королева заперта в больничной палате. Она ежедневно трет малейшие пятна на полу и стене, стремясь добиться идеального белого цвета – не любимые ею снега, но так проще существовать. Но пол ее палаты остается желтоватым, а сквозь почти протертые обои просвечивает серый бетон. Она останавливается только тогда, когда на раздраженной сильными химикатами, покрасневшей, как розы Герды, коже выступают волдыри. Тогда Снежная Королева бросается в ванную и трясущимися руками откручивает холодную воду – не ледяную, всего лишь ее подобие. Пальцы сводит от стужи, и Королева позволяет себе улыбнуться.
Снежная Королева практически лишилась волос – несколько жидких прядей редеют с каждым утром, когда она подбирает с пола и раковины стальные волоски, похожие на проволоку. Изнутри вырываются темные корни – такого же цвета, как у чертовой Герды - и она тратит последние деньги на то, чтобы добыть краску. Точнее, ядовитую для остатков шевелюры перекись водорода. Вытравливая последние крупицы пигмента, она закрывает глаза, споласкивая волосы после. Снежная Королева устала видеть обесцвеченную паутину разрушенных волосков в ванной.
Снежная Королева почти не ест – белоснежные кости, твердые и холодные, будто матовый лед, прочно связывают ее с прошлым. Она с удовольствием бы не ела вообще, но спорить с зажимающими ей рот санитарами не может. Остается только плакать от бессилия и лежать на кровати, глядя, как разноцветные питательные вещества проникают в ее кровь, окрашивая тело в мерзкие, неподходящие ей краски. Несколько раз она вырывала иглу из руки и молча смотрела, как ее кровь распускается кроваво-красным бутоном. Несколько раз она рисовала на бледно-синеватой коже проклятые розы Герды.
Снежная Королева до скрипа разрушающихся зубов ненавидит Герду и иногда видит во сне Кая – высокого и худого, с белой сухой кожей и прозрачными обреченными глазами. Он ходил по ее замку, оставляя всюду алые пятна вина, заглядывал в прозрачные льдинки, пытаясь найти свое отражение, сливался с ослепительными стенами – и регулярно приходил ночами к ее кровати, отчаянно желая согреться в объятиях. Снежной Королеве почти удалось сделать из него идеального пажа – слишком глупого, чтобы сложить слово «Вечность» и стать королем, слишком наивного, чтобы убежать самому.
Кая увезла Герда – то ли в Италию, то ли в Испанию, а может, в Турцию. Снежная Королева не знает, на что у девчонки хватило денег. Она лишь знает, что в этой стране растут сочные апельсины, похожие на крохотные солнышки, и делают отличное вино насыщенно-кровавого цвета. И Кай – ее идеальный снежный паж – будет есть с рук Герды апельсины, угощать ее вином, покупать для нее алые розы с дурманящим ароматом. Его льняные волосы высохнут и превратятся в некрасивую солому, на щеках появятся омерзительные веснушки, а тело станет сильным и ловким от постоянных прогулок и бессонных ночей.
Снежная Королева молча отодвигает обед, подходит к окну и достает из-за батареи книгу – сказки Андерсона. В кармане широкой пижамы спрятанная от санитаров зажигалка. Она раскрывает книгу и поджигает страницы, взмахивает ею, кружа в сером пепле погибших слов. На лице Королевы гордая, застывшая в ледяном гробу улыбка, глаза кажутся безумными, а зрачки – крохотными точками, стоящими в конце ее жизни. За окном светит солнце и зеленеет трава, но в ее палате – пепельный снегопад и холод.

---

А девочка с голубыми волосами умерла – не сразу, постепенно.
Сперва она разбила все чашки, блюдца и разлила варенье – мелкие осколки, похожие на матовые кости раздавленных снежинок медленно тонули в лаково-черничной липко-сахарной луже. По утрам в луже оставались несколько увязших трупиков мух, у которых Мальвина отрывала крылья и складывала между страниц букваря.
Потом она разбила чернильницу о стену – огромное черное пятно было похоже на все подряд и не похоже ни на что. Каждое утро Мальвина видела в нем то тучу, то бант, то кучу осенних листьев, то саму себя, то смятую одежду Пьеро, валяющуюся возле ее кровати.
Затем она отравила пуделя Артемона - его труп несколько дней валялся под кустом сирени, а сладковато-удушающий запах смерти смешивался со сладко-приторным запахом распускающихся бутонов. Однажды Мальвина увидела, как ворон, сжимая когтями ухо пса, выклевывает его мутный глаз. Взяв единственный чистый фартук, она накрыла труп, подожгла ткань и бросила в огонь букварь с крыльями мух.
Следом она обрезала волосы острым ножом – голубые упругие кудри бескрылыми стрекозами подали в раковину и под ноги. Переступив испачканными в варенье и земле туфельками, Мальвина вытащила из шкафа спрятанную под одеждой краску для волос, открыла и смешала ее. Резкий химический запах был отвратительным и дурманящим, но она размазала краску по коротким прядям – привычными идеальными движениями, не пропуская ни пятнышка.
Выждав положенное время, она также тщательно смыла ее и высушила волосы. Затем подошла к зеркалу, неся на фарфоровом личике улыбку – слегка безумную, но все еще идеальную. Причесав торчащие во все стороны волосы цвета выцветшего золота, она приколола на них бант – не сзади, как обычно, а слева.
После она взяла лежащий на раковине острый ножик, вышла из домика, тщательно заперла его и выбросила ключик в пруд черепахи Тортилы. Дошла до театра Карабаса Барабаса, вытащила ключик из-за резинки чулка – его дал ей сам Карабас Барабас, чтобы она могла зайти внутрь ночью – и отперла тяжелую дверь. Внутри было темно и холодно, ветер из разбитых стекол рвал кончики желтых от старости афиш, осколки зеркал под ногами казались крупицами льда. Наступая на них грязными – совсем неидеальными – туфельками, Мальвина дошла до кладовки.
Внутри нее висели куклы. Они раскачивались на красных нитях как висельники – и улыбались. Мерзкими, застывшими, насквозь фальшивыми улыбками мертвецов, притворяющихся, что после смерти попали в рай. Пьеро держал гитару с порванными струнами – Мальвина вспомнила его робкие, легкие как лунные лучи касания, от которых ее кожа покрывалась мурашками. Арлекин подмигивал кому-то за ее спиной – Мальвина вновь ощутила его губы на своей груди и укусы на плечах. У Буратино был сломан нос – Мальвина вздохнула, чувствуя спиной каменную стену, к которой он прижимал ее когда-то.
Мальвина улыбнулась им всем – и перерезала красные нити. Все куклы кульками упали на землю – бесформенные, сломанные, гнилые внутри. Они не годились даже на растопку печи, а веселить публику перестали давным-давно. Глядя на них – знакомых и незнакомых одновременно – Мальвина улыбнулась самой очаровательной, фирменной улыбкой.
А затем поднесла кончик ножа к правому глазу и надавила.
Девочка с голубыми волосами умерла не сразу – все произошло постепенно, медленно и мучительно. До крови кусая губы, размазывая тушь, задыхаясь от криков, она медленно и мучительно умирала – а из ее глаз вывалилась красная нить, тянущаяся ко всем брошенным и забытым куклам.

---

Ставангер, Норвегия.

В бессонные ночи она тихо встает с кровати, стараясь не разбудить мужа, берет с собой махровый халат и спускается вниз, осторожно скользя рукой по стене и висящим фотографиям. Она подходит к задней двери, оставляет халат на вешалке и выходит на улицу, плотно, до сухого щелчка закрыв дверь. Садится на пластиковый стул – единственный, оставшийся от купленных много лет назад четырех – и отгибает доску крыльца, вытаскивая мятую пачку сигарет и дешевую зажигалку неприятного желтого цвета. В этом тайнике нет никакой необходимости, но ей нравится думать, что в ее жизни осталась хотя бы такая маленькая тайна.
Ей тридцать пять лет. «Молодая», – полузавистливо шутит пожилая продавщица местного магазина. «Старая», – отчетливо слышит она в голове. Каждое утро она тщательно смотрит в зеркало, пытаясь предупредить появление возрастных отметок на лице. В глаза она старается не смотреть.
Сухой щелчок зажигалки похож на звук запираемой двери, горьковатый вкус табака – на мазохистское наслаждение от воспоминаний. Она ненавидит этот запах, но делает затяжку, задерживает дыхание, пока никотин не начинает жечь легкие, и только потом выдыхает.
В двух маленьких или одном большом шаге от крыльца – собачья будка. Зимой она пустует, летом их пес Джонатан спит там. Когда она выходит на улицу и садится на стул, он лениво высовывает морду на улицу, смотрит на нее и вздыхает, засыпая. Джонатану почти пятнадцать лет. Он живет с ней почти половину ее жизни, и она боится думать о том, что скоро они закопают его труп под деревом, а девочки будут вытирать слезы, стараясь показать, что они взрослые.
У нее есть все, о чем мечтала ее мать: любящий муж, две дочери, хороший дом, старый пес, подстриженная зеленая лужайка, кусты в кадках, флагшток, на котором висит недавно отстиранный флаг Норвегии. Из окна их с мужем спальни даже видно море – как хотела ее мать.
А она сама?
Она хотела уехать из этого города, прожить пару лет в Италии, затем поехать в Индию и Алжир, покататься на слоне, найти на восточном базаре самую таинственную безделушку и поставить на каминную полку, попробовать все сорта чая и купить оранжевый шарф. В свои тридцать пять лет она только купила шарф, но не оранжевый, а коричневый.
Сглотнув тягучую от табака слюну, она затягивается второй раз. В горле першит, но кашлять нельзя – могут услышать муж или девочки. Подняв голову, она смотрит в небо, затянутое тучами. Как назло, сегодня не видно звезд.
Через пешеходную дорогу – ровно три с половиной шага, она посчитала – в доме соседей в подвале горит свет, слышны шорохи и возня. В начале года туда переехал молодой загорелый парень – недавний выпускник, нынешний учитель в средней школе. Она не может запомнить его предмет (то ли математика, то ли истории), но часто его видит из окна: стригущего кусты, забирающего почту, возвращающегося из магазина, застегивающего ролики, накачивающего футбольный мяч для соседских ребят. Ему едва ли больше двадцати пяти, и она чувствует себя трухлявым пнем возле молодого ростка.
Он постоянно здоровается с ней и что-то рассказывает: про погоду, море, ветер, спорт, насекомых, выставки современных художников, открытия в астрономии, жалуется, что не успевает готовить. Она привычно приглашает его на воскресный обед. В воскресение их семья ездит развлечься в парк или бассейн. Муж считает, что это компенсирует его молчание в будни и помогает сплотить семью, этой же точки зрения придерживается ее мать.
Он не всегда соглашается, ссылаясь на дела, но, если приходит, то рассказывает о жизни в других городах, где он родился, рос и учился. Еще он иногда грозится увезти ее с собой, чтобы не лишаться такого вкусного обеда, и она не понимает, шутит он или нет.
По воскресным вечерам у него в подвале постоянно горит свет, слышатся звуки работы, иногда счет не гаснет до утра. Выходя на крыльцо ночью, она постоянно смотрит на этот свет и думает, что он оставил маяк для нее. Достаточно сделать четыре шага до низкого забора, перешагнуть через него (она даже поставила там ящик для удобства), сделать три с половиной шага, постучать в окно и…
Она не знает, что будет дальше. Может, он удивится и прогонит ее, может, они станут любовниками без будущего, может, он заберет ее в Италию, и она наконец-то купит оранжевый шарф. Меньше десяти шагов отделяют ее от этого огонька.
Через приоткрытое окно слышится сонная возня, и она заходит в дом, пряча догоревший окурок в кулаке. Нельзя, чтобы муж и девочки проснулись и увидели ее на улице.

---

Для истории

- Как же приятно наконец-то оказаться по другую сторону от стойки, - потянулась Белль, разминая плечи. Сейчас в таверне они с Дитой были единственными посетителями, а потому интерьер подстроился под их вселенную. С потолка спустились уютные лампы, пол стал светлее, а из столов и стульев «выросли» ножки. Впрочем, на стенах остались висеть огромные веера, на столиках появились маленькие икебаны. – Девочки, кто сегодня за главную?
- Тебе так надоело смешивать коктейли? – усмехнулась Дита, поправляя волосы. Толстая ярко-рыжая коса была перекинута через ее плечо. – Кажется, сегодня Черри?
- Не угадала, дорогая, всего лишь я, - выскочив из-за стойки, сверкнула клыками Лилит. Ее серая кожа в полутьме казалась темной, цвета свежего асфальта. – Чего дамы изволят?
- Мне как обычно, - помахала рукой Белль.
- Мне чего-нибудь новенького, - кокетливо похлопала ресницами Дита, и Лилит прищурилась. –Что такое?
- У тебя ресницы длиннее стали, - отозвалась та и резко отвернулась, рассматривая бутылки за спиной. Красные косички змейками взвились в воздух. Из двери подсобки вышла Черри и поклонилась гостям. – Смотри, я же права?
Белль засмеялась. Лилит и Черри служили в трактире со дня его появления, но их вселенная была неизвестна. В них было что-то восточное, но не такое, как на Земле – казалось, что они вышли из онлайн-игры. Вместо ног у девушек были изящные лапы с опасными когтями, руки заканчивались когтями. Кроме того, у Лилит была серая кожа, острые ушки и проглядывали клыки. Никто не знал, были ли они сестрами, но это и не имело значения – девушки были одновременно похожи и не похожи друг на друга.
- Вижу, права, - невесомо улыбнулась Черри, положив руку на плечо Лилит. – Что ты ищешь?
- Аквавит, - неразборчиво донеслось из-за стойки. – Дита захотела чего-то особенного.
Удивленно подняв брови, Черри засмеялась, прикрывшись длинным рукавом короткого кимоно. Через несколько минут перед Дитой появился стакан с кофейного цвета льдом. Округлив глаза, девушка потыкала с него ложечкой.
- Что это?
- «Живая вода», - обнажив клыки, произнесла смешивающая напиток Лилит. Черри молча подвинула гостям тарелку с лимоном. – «Аквавита», напиток из Скандинавии.
Осторожно пригубив, Дита поморщилась и тут же схватила лимон.
- Боги, сколько же тут градусов?
- Максимальные пятьдесят, - засмеялась Лилит, подвинув к Белль высокий стакан с голубым коктейлем и тарелочку с орехами. – Не понравилось?
- Давай послабее, - отодвинула стакан Дита, но его тут же накрыла чья-то рука. – Ой!
Незаметно приблизившаяся к ним Юлия улыбнулась и одним глотком выпила аквавиту, раскусив лед. Глубокая царапина на ее плече сильно кровоточила, а стойка внезапно из деревянной превратилась в светящуюся пластиковую.
- Прости, я решила, что если ты не будешь, то это могу выпить я, - улыбнулась та, и Белль указала глазами на ее рану. – Привет, девочки. Да, вижу. Черри, мне бы помочь.
Кивнув, Черри жестом указала на столик в углу и вытащила аптечку. Потерев руки, Лилит налила виски в стакан и отнесла Юлии, затем протерла стойку, убирая капли крови.
- Бедняга, она каждый раз приходит в крови, - пригубив коктейль, прошептала Белль. Откинув волосы с правой половины лица, она обнажила проступивший череп. Лилит указала на ее щеку, и девушка сняла повисший кусочек кожи. – Спасибо.
- Ей повезло, - наклонившись, шепнула Лилит. – Черри – отличная медсестра.
- Но ведь Юлия может и не прийти однажды.
- Может, но это не наши заботы.
- Ваши заботы – не пугать посетительниц, - на плечо Лилит опустилась желтоватая рука, и девушка вздрогнула. Хозяйка Валентина, как обычно, приблизилась почти бесшумно. На ее скуластом лице выделялись пухлые губы – они будто застыли в одном положении. – Приветствую, дамы. Дита, отличные реснички.
- Спасибо, Валентина, - улыбнулась та и похлопала ресницами. – Нарастила вчера.
- Так тоже можно? – выгнула бровь хозяйка, кутаясь в меховое боа.
Она больше походила на владелицу европейского борделя: высокая, женственная и жестокая. В зависимости от освещения ей можно было дать от двадцати до пятидесяти лет. В отличие от Лилит и Черри ее стиль сложно было отнести к восточному – наряды Валентина меняла очень быстро. Сегодня она была тридцатилетней женщиной в длинном вечернем платье с мехом. Высокая прическа открывала гладкую шею.
- Ага, у нас можно нарастить что угодно – от волос до груди и других частей тела, - кивнула Белль, допивая коктейль. Ей всегда казалось, что Валентина сама пользовалась такими услугами – уж больно большими были ее губы.
- Не уверена, что это хорошо, - покачала головой та. – Аня не приходила?
Протирающая стойку Лилит покачала головой, и Валентина кокетливо вздохнула. Аня, молодая японская школьница-лолита, была влюблена в хозяйку, что приводила ту в недоумение и даже немного пугало. Девочка постоянно предлагала свою помощь, приносила маленькие подарочки и старалась заслужить объятие или даже поцелуй. И хотя Валентину сложно было заподозрить в скромности, возле влюбленной Ани ей явно было неуютно.
- Бедняжка так и ждет твоего внимания? – поморщившись, Дита закусила лимоном. – Ох, кисленько!
Скривив губы, Валентина пожала плечами.
- Да. Сама понимаешь, если я дам хоть малейший повод, она сразу решит, что я тоже испытываю к ней чувства.
- Разве это плохо? – поинтересовалась подошедшая Юлия. Лилит указала на бутылки, но воительница покачала головой. – Спасибо, я пас. Ваша «Живая вода» была слишком хороша. Так что с Аней? Почему бы не ответить ей? Она же скоро вырастет.
Закатив глаза, Валентина поправила мех. Все ее движения были элегантными, но слегка жеманными, нарочитыми. Хозяйка вытащила мундштук, и Черри вытащила пепельницу с сигаретами.
- Она еще ребенок, маленькая девочка. Как я могу сорвать такой милый и невинный цветок? Это ужасно! К тому же у нее другая культура: она японка, у них такие странные понятия о любви и верности.
Пожав плечами, Юлия проверила повязку и попрощалась. Она не особо понимала страданий Валентины по молоденькой и влюбленной дурочке – все такие дурочки со временем вырастают, умнеют и перестают быть влюбленными. В чем проблема подождать?
Поджав губы, Валентина посмотрела вслед Юлии.
- Она не понимает меня, - пожаловалась хозяйка, стряхивая пепел. – Как печально!
За дверью послышался тихий кашель, и Валентина быстро выскользнула за дверь, прижав палец к губам. Хихикнув, Белль и Дита пересели за столик, куда Черри уже отнесла чай и кофе.
- Вот это обслуживание, - произнесла Дита, прижав пальцы к горячей чашке. – Почему ты все еще не угадываешь желания посетителей и не выполняешь их?
- Потому что мы не вылезали бы из их постелей тогда, - засмеялась Белль, убрав волосы за ухо. Обнаженный череп в полумраке казался восковым.
- Добрый день, леди, - произнесла подошедшая рыжеволосая девушка в платье пин-ап. Из-за огромных глаз она была больше похожа на идеализированную нарисованную красотку 50-х годов, но татуировки на руке явно намекали на другое время. – Как у вас дела?
- Привет, Диана, - кивнула Белль. – Ты надолго?
Та покачала головой.
- Увы, нет, скоро возвращаюсь. Хотела застать Валентину, но она уже ушла.
- Она прячется от Ани, поищи в кабинете, - посоветовала Дита, глядя на пирожное. – Вкуснятина!
Улыбнувшись, Диана погрозила пальцем.
- Осторожнее, Дита, потолстеешь.
- Вечно она настроение портит, - надувшись, девушка отодвинула пирожное подруге. – Оно твое.

---

Нельзя не отметить приезд Диты))

05.05.2017 в 19:20

Пишет  Saiko:

Venus
Вчера приехала третья призовая голова от Гранадо - Венера. Ну уж что Шу выбрала, кукла ее)
Венеру в жизни я не видела, но все же лучше чем на фотографиях. И уж точно лучше чем на промо. Так как пока все Гранадо куклы лежат у меня, это уже какая-то корзинка фруктов голов (если посчитать: 2 головы Титуса, Гитана, Панчо, Энох, Венера) Складываю потихоньку. А я покупала одну вообще-то. Ребята они конечно щедрые, но тут прям... подстава какая-то.
Фото не делала особо, вот одно в ночи вчера. Одним глазом спала правда, вторым в видоискатель смотрела и на кнопку нажимала. Если Шу соберет ее, будет у Белль подруга.

---

Немного о жизни Белль

- В общем-то, я простой парень. Родился в Нью-Джерси, вырос там же, потом переехал в Цинциннати, штат Огайо, и отучился в Университете Ксавье. Вообще родители настаивали на Принстоне, хотели, чтобы я стал врачом, но мне не хотелось постоянно ходить в белом. Смешно, да? Наверное, это самый нелепый отказ от профессии врача, которую только можно придумать.
А знаешь, почему именно туда? Мне название понравилось: Ксавье – похоже на Ксавьер, профессора из «Людей Икс». Помнишь, их предводитель, в каталке? Впрочем, неважно. Эта версия была для проверки задротов: кто понял шутку – тот ботан. На самом деле мне хотелось уехать подальше от родителей, немного погулять на свободе. Кроме того, в Цинциннати родились команды «Цинциннати Редс» и «Цинциннати Бенгалз». Знаешь, кто это? Ты вообще увлекаешься футболом или баскетболом?
Белль отрицательно покачала головой и вновь подняла ручку, рисуя на листке рожицы. Мужчина болтал уже полчаса, рассказывая о совершенно неинтересных ей подробностях биографии. Она успела изучить абсолютно белые стены комнатушки, видимый ей кусочек пола и потолок, а также стол, который занимал почти четверть помещения.
- Неважно, - махнул тот рукой и закашлял. – Короче, я пробил там несколько лет, отучился по программе Бизнеса, получил диплом. Кстати, сам университет частный, то есть предкам все равно пришлось раскошелиться. Но отец работал на хорошей должности, мать тоже вышла на работу, так что мне даже не пришлось напрягаться. Так, немного подрабатывал, на карманные расходы и все.
Кстати, знаешь, как мы с братом называли нашу матушку? Мамми – как старых афроамериканок. Это пошло еще с мультфильма «Том и Джерри», помнишь, там хозяйка кота в тапочках и фартуке ходила? Наша мамми была похожа на нее: тоже в тапочках и толстая. Если что, наша семья без предрассудков, окей? Мы тогда детьми были, да и мамми не обижалась.
Подперев щеку рукой, Белль вздохнула, глядя на незамолкающего мужчину. Он был одет в темные джинсы и белую, в тонкую полоску рубашку. Полноватый, но еще крепкий, с небольшими щечками и маленькими глазками, он постоянно поправлял остатки русых волос, будто не обращая внимания на то, что у него не хватает нескольких пальцев, отсутствуют передние зубы, а на ноги лучше не смотреть вовсе.
«Когда же ты уже замолчишь?»
- Вообще мне нравилось в университете, несмотря на то, что он был католическим. Благодаря этому у нас даже появилось развлечение. Местные католики приходили туда на службу по выходным, и мы развлекались: то рядом с часовней проходили однополые парочки, то начинали приставать к девушкам и их матерям, то голыми бегали. Они возмущались, прятались, но нам круто было.
Но потом оказалось, что наш знакомый Питер, которого подбили пообниматься с Семом, на самом деле гей. Он подумал, что Сем к нему пристает, обрадовался, ну а потом… В общем, Сем начал утверждать, что не гей, что это была шутка, Питер обиделся и полез в драку. Его исключили, нам вынесли выговоры, плюс католики добавили, что мы пристаем к ним.
Это было на моем втором курсе или на третьем, не помню. На следующий год первый курс, новички желторотые, решили подразнить католиков, и их избили парни, обучающиеся теологии. Кстати, их так и не исключили: за них вступились живущие рядом семьи, дело замяли, первокурсников попросили уехать по-доброму.
Закрыв глаза, Белль облизала губы, поставила перед собой тетрадь и включила телефон. Харон прислал сообщение, спрашивая, как она справляется, и девушка быстро набрала:
«Этот кретин не затыкается уже полчаса! Даже сорок минут!»
«Ты что, все еще работаешь? Смена закончилась час назад».
«Знаю, решила отпустить последнего, а он тут застрял. А ведь я всего лишь спросила, как у него дела, чтобы скоротать время, пока бумаги заполняю!»
«Перебей его и все. Это дух, нечего церемониться».
Белль вздохнула. Харону легко говорить, он-то тут сколько веков работает, а у нее первый день, хоть и в качестве подработки.
- Кашляешь? – тут же оживился мужчина. – Вот был бы я врачом, сразу смог бы сказать, что у тебя, а пока, извиняй, могу только про развитие фирмы рассказать, стратегию построить, план начертить или кофе сварить. Знаешь, сколько в моей фирме кофе выпивали? Просто океаны: постоянные дедлайны, перестройки стратегий, изменения, половина ночевали на месте, вторая половина – в дорогущих гостиницах рядом. Мне повезло, я сразу снял квартиру рядом и мог приглашать коллег переночевать. Так я познакомился со своей первой невестой.
- Первой? – невольно уточнила Белль, поднимая глаза от телефона.
- Ага, она меня бросила после помолвки, - скривился мужчина. – Было обидно, но я пережил.
«Вот только аварию ты не пережил», - злорадно подумала девушка.
- Из-за того, что мы расстались, мне пришлось сменить работу, - продолжил тем временем мужчина. Он внимательно рассматривал свои руки и хмурился. – Слава Богу, что отец смог выбить для меня место в его офисе, так что… Что случилось с моими руками? Разве у меня не должно быть больше пальцев? И где я вообще?
«Наконец-то!»
Улыбнувшись, Белль положила руки перед собой, сплетя пальцы.
- Вы умерли.
- Это шутка?
- Нет.
- Это не смешно!
«Что было действительно не смешно, так это слушать твой рассказ о жизни».
- Я и не шучу. Вы попали в автомобильную аварию, когда влетели в ограждение на хайвее по дороге из Нью-Йорка в Нью-Джерси. Сразу после аварии наступил болевой шок из-за оторванной левой ноги и перебитой правой. Вы умерли примерно через восемнадцать минут. Через три минут приехала скорая, которая констатировала смерть.
Подняв голову от записей, Белль сочувственно поджала губы: мужчина, остолбенев, рассматривал остаток ноги и осторожно нажимал на правое колено, глядя на выступающую на ткани кровь.
«Черт, он еще и в ступоре будет сидеть? Мне домой пора»
- Вам нужно поставить подпись вот тут, затем пройти по коридору и свернуть во вторую дверь справа. Там вас встретят. Вы меня слышите?
- Как я могу быть мертвым? – глухо спросил в пустоту мужчина, и Белль пожала плечами.
- Люди смертны.
- Я же ничего толком не сделал, не успел, постоянно откладывал. Не пригласил Флору на свидание, не обнял мамми, не сказал «спасибо» отцу, не… Дьявол, да я ничего не сделал! Все потом, потом, успею… Разве я могу умереть? Верните меня обратно!
Нахмурившись, Белль настойчиво постучала ручкой о бумагу.
- Подпишите здесь и пройдите в коридор. Я из-за вас уже задержалась на час. Вам все равно, а мне завтра на учебу.
- Что?..
- На учебу, - вздохнув, повторила девушка, поправляя волосы. – А претензии я вообще не принимаю: все в вышестоящие инстанции.
- И где они?
- По коридору во вторую дверь справа. Подпишите и сможете пройти.
Наскоро чиркнув под документом, мужчина выскочил в коридор, хлопнув дверью. Потянувшись, Белль быстро заперла за ним дверь, убрала документы и вышла. Свернув в туалет, девушка вытащила из волос шпильки и тщательно расчесала их, припудрила щеку и открыла помаду. Шея сильно болела, голова пухла от ненужной информации.
Проходящие сегодня люди были самыми разными: молчаливыми и болтливыми, мрачными и веселыми, пожилыми и молодыми. Хотя к детям и подросткам ее не пустили: «молодняк», не прошедший курс, к ним не допускался. Это было связано с тяжелой эмоциональной нагрузкой: дети плакали, звали родителей, капризничали и не могли понять, что произошло. Только опытным сотрудникам удавалось уговорить их сделать то, что нужно, а также сохранить спокойствие, видя жизнь души.
В личных делах каждого человека была записана вся его история: от прошлого до будущего, красной чертой помечалось время смерти. У кого-то история была короткой: Харон рассказывал, что некоторые люди выполняли роль «пушечного» мяса. Например, убитый не так давно подросток: подстреливший его грабитель отправился в тюрьму семнадцать лет. Если бы этого не произошло, через шесть лет виновный потерял бы управление на скоростном шоссе, спровоцировав крупную аварию и гибель более двадцати человек.
Но чаще случалось иное: человек должен был прожить яркую, невероятно насыщенную жизни, совершить подвиг, открытие или повлиять на других людей, но из-за ошибки или просчета они стояли перед сотрудниками. С непривычки видеть это было тяжело.
- Белль, ты тут? – послышался мужской голос, и девушка бросила помаду в сумочку. – Ты где?
- Я тут, - отозвалась она, включая воду. – Сейчас выйду.
За дверью стоял Харон, демонстративно глядя на часы. Заметив, что девушка вышла, мужчина покачал головой.
- Переработку тебе никто не оплатит.
- Не нуди, - закатила глаз девушка, поправляя сумку. – Я и так наслушалась от последнего клиента о его жизни.
- Было что-то интересное?
- Нет: родился, рос, учился, работал, умер, должен был жениться на следующей подружке через четыре года. У них были бы два сына и дочь, солидный домик и собака. Потом инфаркт утром на рабочем месте в одиночном кабинете, найденное секретаршей тело вечером, крематорий, слезы жены и прочее.
- Влияние на судьбы других людей? – поинтересовался Харон, придерживая дверь. Несмотря на стаж работы, он интересовался людьми. – Кроме того, что не появятся дети.
- Спасибо. Никаких, разве что его будущая жена выйдет замуж за любовника, разрушив его семьи. Это приведет к самоубийству брошенной жены, но она и так умерла бы через некоторое время – несчастный случай. Будешь жвачку?
Улыбнувшись, Харон покачал головой. Одетый в строгий белый костюм он был похож на современного ангела. Сама Белль в белом чувствовала себя слишком бледной, хотя разноцветные волосы привлекали внимание.
- Нет, спасибо. Сколько всего людей ты приняла?
Подняв голову к серому небу, Белль начала загибать пальцы:
- Старушка, женщина, молодой парень, еще старушка, тот фрик, еще несколько старушек… Человек двадцать, наверное, а, может, и меньше. Я даже не считала их, просто готовила документы и все. Многие болтали, приходилось слушать их. Ну и с документами проблемы были, я же первый день всего.
- Норма для сотрудника – сорок человек, улучшенная норма – пятьдесят.
Белль протяжно простонала.
- Сорок? Да как вы успеваете?
Мужчина засмеялся и потрепал ее по волосам. За длинной челкой мелькнул золотистый шрам.
- Мы не слушаем их. Впрочем, этому можно научиться со временем.
- Не уверена, что подхожу для этой работы, - провела по шее девушка. – Родители хотят, чтобы мы пошли туда, но я как-то…
- Я и не говорю, что ты обязана что-то делать, - перебил ее Харон. Он остановился возле остановки, с грустью посмотрев на ушедший автобус. – Если хочешь, можешь прийти еще раз, Хейль тоже. Буду рад увидеть вас там.
- Спасибо, - тепло улыбнулась девушка, повертев головой. – До свидания.
- Ты не на автобусе?
- Неа, меня подбросят с ветерком.
Глядя на садящуюся на глянцево-черный мотоцикл девушку, Харон улыбнулся, покачав головой, затем вытащил телефон и быстро сделал фотографию. Отправив фото Си-Тиану («Смотри, какая красавица»), он закурил и засмеялся, прочитав ответ:
«Неужели ты все еще смотришь на молодых девчонок?»
«Балбес, я про мотоцикл!»
«Пф, у меня машинка покруче. Хочешь, прокачу?»
«О нет, лететь в твой безумный мир ради сомнительного удовольствия умереть там же – это не по мне».

@темы: Bell

---

Кажется, Белль решила, что ей нужна подружка))

03.03.2017 в 20:18

Пишет  Saiko:

Winner! Photo Contest 2017
Ну тушите свет, выносите меня семеро.
Гранадо, что вы делаете, прекратите, ха-ха-ха... 1 место

Кто б еще доделал, не я.

---

Когда женщина в надежных руках

12.02.2017 в 22:31

Пишет  Saiko:

Так что голых женщин вам в ленту.

---

18.12.2016 в 17:41

Пишет  Saiko:

Маленькая фотосессия для моего замечательного друга  Schuldig16

+2

---

У всех Хеллоуин, а у нас прибавление женского гарема)) Это Ю Ран, и она/оно/он будет жить с нами)) Ради этого пришлось бежать после работы на почту, которая, к счастью, до 22 часов

Первое впечатление: он такой маленький, очень маленький, у меня и не было никогда таких кукол Тиники хотя бы больше ладони были, а это в ладони сворачивается
Скорпион очень милый, маленький, тискательный и на удивления устойчивый даже на таких лапках) Клешни шевелятся, хвост шевелится, даже кончик хвоста шевелится, но слегка)) И он невероятно каваен и обаятелен, маленький и грустненький ребенок, узнавший все прелести русской зимы сразу по приезду

огромнейшее спасибо за подарок и всевозможные признания в любви  Saiko

увы, фото на телефон, но больше в доме нет ничего фотографирующего

---

Рулет "Баунти".

---

А как выглядит ваш уголок вдохновения?

---

Сливовый пирог

---

Не думала, что у него получится дойти до 500 хх придется брать тело))
Мальчику в гареме быть!